Нина Минувалиевна Хасанова — врач-невролог высшей категории с 25‑летним стажем, кандидат медицинских наук, доцент курса неврологии кафедры семейной медицины и внутренних болезней Северного государственного медицинского университета. Ведет интереснейший блог в ВК: vk.com/dr_khasanova.
— Нина Минувалиевна, готовясь к этому интервью, я нашла много региональных новостей о публичных лекциях, фотопроектах и даже спектаклях, связанных с раком. И ни одной — о таких же проектах, связанных с инсультом...
— Действительно: человек, который заболел раком, готов на всё — он сознательно идет на применение тяжелых методов лечения, чтобы жить дальше. По какой причине слово «рак» является достаточной причиной, чтобы выполнять указания врача, а слово «инсульт» — нет?
Мы пристально следим за медицинскими новостями и думаем: скорее бы придумали лекарство от рака или способ его профилактики! Но почему такой же ажиотаж не возникает вокруг инсульта?
У меня нет ответа на эти вопросы.
Хотя если я сейчас посажу вас или любого из наших читателей перед собой и спрошу, хотите ли вы в инсультное отделение, что вы скажете? Представьте, что за считанные минуты вся ваша жизнь (и это в лучшем случае) изменится в корне: совсем другими станут цели, мечты и возможности. Вот вы что планируете на ближайшие полгода?
— Ремонт доделать, книжку написать.
— Только на мгновение предположите: вы будете мечтать не о книге, а о том, чтобы встать на ноги, заново научиться говорить, уверенно держать ложку... А что в это время будет с жизнью ваших детей, вашей семьи? Давайте возьмем паузу и заглянем внутрь себя.
Вы правда хотите в инсультное отделение?
Уверена, что после этого вопроса, заданного мной, врачом-неврологом, у каждого должен пойти мороз по коже.
— Но из чего может складываться такое несерьезное отношение к профилактике инсульта?
— Первая причина: заболевания нервной системы, к большому сожалению, практически не имеют красных флагов. «У тебя сейчас случится инсульт! Срочно обрати на это внимание!» — нет, таких сигналов наш организм не подает. Почему? Нервная система играет охранительную функцию и очень занята массой разнообразных задач: она должна дать нам возможность приспособиться ко всем тем условиям, которые на данный момент предлагает жизнь. Вовремя поесть, попить воды, сходить в туалет и так далее. А собственные сигналы неблагополучия нервной системы не слышны. Язвенная болезнь кричит, бронхиальная астма кричит... Нервная система молчит.
Поэтому мы должны позаботиться о ней сами. Вот вы встали утром, выпили кофе, построили планы — но вряд ли подумали, как этот день и все последующие дни проживут ваши сосуды и ваш мозг.
— А как им сделать хорошо, что они любят?
— Есть такая формула долголетия (и долголетия мозга в том числе): минус калории плюс метаболизм. Что значит «минус калории»? Не переедаем, употребляем в день минимум два литра воды, четыреста граммов клетчатки и достаточное количество белковой пищи. Восполняем дефициты, связанные с нашей жизнью на севере, — в первую очередь, это дефицит витамина Д.
А что такое «плюс метаболизм»? Если хочешь сделать что‑то хорошее для своего здоровья — ходи пешком.
— Это те самые десять тысяч шагов?
— Я бы сказала по‑другому: два часа прогулки в день.
Кроме того: сигарету изо рта вынимаем, потребляемый уровень алкоголя пересматриваем в сторону уменьшения. И наполняем свою жизнь эмоционально сильными, важными, искренними, красивыми событиями: общение с близкими и друзьями, концерты певцов и музыкантов, которые нас восхищают, фильмы, спектакли, выезды на природу... В целом формируем у себя некий созерцательный подход к жизни.
То есть к формуле «минус калории плюс метаболизм» можно и нужно добавить «минус диван плюс события».
— Возвращаясь к вашему вопросу: нет, о том, каково моим сосудам, я не думаю.
— Так работает защита нашей нервной системы — мы не осознаем степень сложности и человеческого организма, и человеческого бытия в целом, и опасностей, сопровождающих нас всю жизнь.
— Ну невозможно жить, все время заглядывая в бездну.
— Мы и не станем. Предлагаю говорить не об осознании опасности, а об осознанности жизни. И первая реперная точка в этом контексте — возраст моих пациентов. Как правило, это люди старшего возраста, у которых образ врача был сформирован в те непростые годы, когда доверие к нашей профессии было частично утрачено.
Поэтому, с одной стороны, мы видим огромные усилия организаторов здравоохранения страны, направленные на сохранение здоровья (в первую очередь, я имею в виду диспансеризацию — прекрасную возможность увидеть свои проблемы и начать действовать). А с другой — разговоры за кухонным столом, когда старшее поколение говорит младшему: «А зачем я пойду к врачам, что они там понимают?»
— Да, «вот еще не хватало — по врачам ходить...»
— Этот кухонный стол — пропасть, которая разверзается между мной и пациентами. Как только я, врач-невролог, это поняла, мне стало легче. Я, образно говоря, научилась садиться за этот стол один на один с моим пациентом и разговаривать с ним на его языке.
А вторая реперная точка — ценность жизни человека пожилого возраста. Мы ее сегодня осознаем? 75‑летний человек — это ценный человек? И когда оканчивается ценность жизни? И чем это определяется?
— Вопрос в некоторой степени провокационный и однозначно больной.
— У нас сегодня нет массовой профилактики инсульта, потому что мы (я говорю об обществе в целом) не осознаем ценности человека. Что мы говорим своим пожилым родителям на кухне? «Ладно, зиму ты на диване перед телевизором пересидишь, а летом на дачу поедешь». Серьезно? А есть еще какие‑нибудь цели и задачи у 70‑летнего человека? И что он сам об этом думает? Это вопрос, который сегодня стоит и перед родными и близкими, и перед обществом, и перед медициной в том числе.
Другими словами, профилактика инсульта — это, в первую очередь, история о том, что этот конкретный человек важен и ценен. Когда я как врач встречаюсь с пациентом наедине, я формирую его самоценность. Мы вместе в какой‑то момент вспоминаем, что, помимо дивана, есть книжные клубы, мастер-классы, прогулки по красивой набережной, общение, созидание... И мне важно, чтобы так же, как и я, мыслили другие врачи.
— Нина Минувалиевна, если говорить о вашей специальности — она о чем? «Пахнет маляр скипидаром и краской, пахнет стекольщик оконной замазкой»... А врач-невролог?
— Врачам-неврологам всегда был присущ артистизм. Они исторически отличались от других специалистов щеголеватым внешним видом, более изысканными манерами, витиеватой речью. С чем это связано? Как мы помним, нервная система молчит, поэтому врачу, чтобы «зацепить» пациента, нужно заинтересовать его своей персоной.
А моя личная миссия как врача заключается в том, что мне не все равно, попадете вы на инсультную койку или нет. Поэтому в работе с вами лицом к лицу я найду те слова, которые убедят вас проходить диагностику, принимать лекарства. Если мне для этого не хватит одного визита — я буду приглашать вас на повторные приемы и общаться с вами в мессенджерах. И так до тех пор, пока не будет достигнут результат.
Мне очень близка идея о миссии русского врача. Образ русского врача включает в себя глубокое великодушие, подвижничество, умение и желание найти подход, ключик к пациенту. Есть такая история: к доктору Сергею Петровичу Боткину обратился богатый купец, который страдал от неизлечимой на тот момент триады: гипертония, сахарный диабет и ожирение. Боткин ответил, что не возьмется на лечение, пока пациент не придет пешком, без денег, из Москвы в Одессу, где доктор и будет его ждать. Купец очень долго шел пешком, по пути побирался, ел вместе с простыми людьми и пришел в Одессу здоровым человеком.
Я фанатею и от своей профессии, и от своей специальности. Работа невролога — это одновременно и супер-квест по постановке диагноза, и накал страстей...
— Страстей?
— Если вы спросите, на какой танец похожа моя деятельность, я отвечу: танго. Это так же сложно, технично, очень страстно и завораживающе.
А если посмотреть под другим углом, то это... хоровод. Врач-невролог не работает один, сам по себе. Это всегда человек команды. Он идет рука об руку с кардиологом, врачом функциональной диагностики, врачом МРТ, лабораторной диагностикой, сосудистым хирургом, рентген-эндоваскулярным хирургом — то есть специалистами, которые обладают новейшими методами и технологиями, находятся на острие современной медицины и обладают возможностью радикально изменить ситуацию пациента.
Получается, с одной стороны мы имеем подход доктора Боткина, а с другой — высокие технологии, которые позволяют выполнить оперативное вмешательство и предотвратить развитие инсульта или смерть пациента.
— Эти два подхода не спорят между собой? И технологии не заменят визит к живому врачу?
— Нет, сегодня они выступают тандемом и дополняют друг друга. И точно так же, как невозможно выкинуть свеклу из борща, нельзя никем и ничем заменить врача-невролога, который способен изменить жизнь человека.
